Доклад слушателя III курса ББК Светлакова Константина Алексеевича.

«Прелесть и философия»

В Послании к колоссянам апостол Павел предупреждал своих учеников: «Смотрите, братья, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» [Кол. 2.8], «Это говорю я для того, чтобы кто-нибудь не прельстил вас вкрадчивыми словами» [Кол. 2.4]. Такое предупреждение ставит целый ряд вопросов:

• что такое прелесть и прельщение?
• каковы причины и признаки прелести?
• с какими видами прелести сталкиваются верующие?
• чем опасна прелесть для верующего?
• как предотвратить прелесть?
• какое значение имеют пути веры и философского познания?
• чем отличаются и в чем сходны религия и философия?
• всякая ли философия является прелестью?
• нужна ли вообще православным философия?

Поискам ответов на указанные вопросы и посвящен этот реферат.

1. Определение и причины прелести

Святитель Игнатий Брянчанинов так определил понятие прелести: «прелесть есть усвоение человеком лжи, принятой им за истину» [2, с.153]. «Прелесть есть уклонение от Истины и содействующего Истине Святого Духа, уклонение ко лжи и содействующим лжи духам отверженным» [3, с.321]. «Источник прелести, как и всякого зла – диавол» [2, с.144]. «При посредстве лжи диавол поразил вечною смертью человечество в самом корне его, в праотцах. Наши праотцы прельстились, то есть, признали истиною ложь, и, приняв ложь под личиною истины, повредили себя неисцельно смертоносным грехом. С того времени естество наше, зараженное ядом зла, стремится произвольно и невольно ко злу, представляющемуся добром и наслаждением искаженной воле, извращенному разуму, извращенному сердечному чувству. Произвольно, потому что в нас еще есть остаток свободы в избрании добра и зла. Невольно, потому что этот остаток свободы не действует как полная свобода; он действует под неотъемлемым влиянием повреждения грехом. Мы родимся такими; мы не можем не быть такими, и потому все мы, без всякого исключения, находимся в состоянии самообольщения и бесовской прелести» [2, с.153]. «Наше обычное состояние, состояние всего человечества, есть состояние падения, прелести, погибели» [2, с.182]. «Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении истиной» [2, с.152].

«Со времени падения человека диавол получил к нему постоянно свободный доступ. Диавол имеет право на этот доступ: его власти повиновением ему человек подчинил себя произвольно, отвергнув повиновение Богу. Бог искупил человека. Искупленному человеку предоставлена свобода повиноваться или Богу, или диаволу, а чтоб свобода эта вынаружилась непринужденно, оставлен диаволу доступ к человеку. Очень естественно, что диавол употребляет все усилия удержать человека в прежнем отношении к себе или даже привести в большее порабощение. Для этого  он употребляет прежнее и всегдашнее свое оружие – ложь. Он старается обольстить и обмануть нас, опираясь на наше состояние самообольщения; наши страсти – эти болезненные влечения – он приводит в движение; пагубные требования их облачает в благовидность, усиливается склонить нас к удовлетворению страстям» [2, с.154].

Поэтому Григорий Синаит указал, что «прелесть три главных причины имеет, по коим находит: гордость, зависть бесов и наказательное попущение. Этих же причины суть: гордости – суетное легкомыслие (или тщеславие), зависти – преспеяние, наказательного попущения – греховная жизнь» [II, т.5, с.215]. Главная из этих причин, безусловно, гордость. «За гордостью удобно последует, к ней удобно прилепляется прелесть. Прелесть существует уже в самомнении, существует в удостоении себя, в самом ожидании благодати» [3, с.321]. «В гордости человеческой, которая есть самообольщение, диавол находит для себя удобное пристанище и присоединяет свое обольщение к самообольщению человеческому» [2, с.146].

В итоге «источник самообольщения и бесовской прелести – ложная мысль» [2, с.153]. «Прелесть бывает по большей части прикрыта, а иногда и явна; нередко поставляет человека в состояние расстроенное, вместе смешное и самое жалостное, нередко приводит к самоубийству и конечной гибели душевной. Но прелесть, понятная для многих в ее явных последствиях, должна быть изучаема в самом ее начале: в мысли ложной, служащей основанием всех заблуждений и бедственных душевных состояний. В ложной мысли ума уже существует все здание прелести, как в зерне существует то растение, которое должно произойти из него по насаждении его в землю» [3, с.203]. «Прелесть действует первоначально на образ мыслей; будучи принята и, извратив образ мыслей, она немедленно сообщается сердцу, извращает сердечные ощущения; овладев сущностью человека, она разливается на всю деятельность его, отравляет самое тело, как неразрывно связанное Творцом с душою» [2, с.153-154].

«Состояние людей в бесовской прелести бывает очень разнообразно, соответствуя той страсти, которой человек обольщен и порабощен, соответствуя той степени, в которой человек порабощен страсти. Но все, впавшие в бесовскую прелесть, то есть чрез развитие собственного самообольщения вступившие в общение с диаволом и в порабощение ему, — находятся в прелести, суть храмы и орудие бесов, жертвы вечной смерти, жизни в темницах ада. Состояние прелести есть состояние погибели или вечной смерти» [2, с.154-155].

2. Виды прелести

Исследуя различные виды прелести, Григорий Синаит пришел к выводу, что она «в двух видах является, или лучше находит, — в виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину. Первая бывает началом второй, а вторая началом третьей еще – в виде исступления. Началом мнимого созерцания фантастического служит мнение (притязательное на всезнайство), которое научает мечтательно представлять Божество в какой-нибудь образной форме, за чем следует прелесть, вводящая в заблуждение мечтаниями, и порождающая хуление, а далее наделяющая душу страхованиями и наяву, и во сне. Ибо за возгордением следует прелесть (от мечтаний), за прелестию – хуление, за хулением – страхование, за страхованием – трепет, за трепетом – исступление из ума, таков первый образ прелести от мечтаний» [II, т.5, с.214].

Анализируя этот вид прелести, святитель Игнатий Брянчанинов пишет, что «все виды бесовской прелести, которым подвергается подвижник молитвы, возникают из-за того, что в основание молитвы не положено покаяние, что покаяние не сделалось источником, душою, целью молитвы» [2, с.155]. «Самый опасный неправильный образ молитвы заключается в том, когда молящийся сочиняет силой воображения своего мечты или картины, заимствуя их, на первый взгляд, из Священного Писания, в сущности же из своего собственного состояния, из своего падения, из своей греховности, из своего самообольщения., — этими картинами льстит своему самомнению, своему тщеславию, своему высокоумию, своей гордости, обманывает себя. Очевидно, что все, сочиняемое мечтательностью нашей падшей природы, извращенной падением природы, не существует на самом деле, — есть вымысел и ложь, столько свойственные, столько возлюбленные падшему ангелу. Мечтатель, с первого шагу на пути молитвенном, исходит из области истины, вступает в область лжи, в область сатаны, подчиняется произвольно влиянью сатаны» [2, с.156].

Святой Симеон Новый Богослов описывает молитву мечтателя и плоды ее так: «Он возводит к небу руки, глаза и ум, воображает в уме своем божественные совещания, небесные блага, чины святых ангелов, селения святых, короче, собирает в воображении своем все, что слышал в Божественном Писании, рассматривает это во время молитвы, взирает на небо, всем этим возбуждает душу свою к божественному желанию и любви, иногда проливает слезы и плачет. Таким образом мало-помалу кичится сердце его, не понимая того умом; он мнит, что совершаемое им есть плод Божественной благодати к его утешению, и молит Бога, чтоб сподобил его всегда пребывать в этом делании. Это признак прелести. Таким образом прельстились видевшие свет и сияние этими телесными очами, обонявшие благовония обонянием своим, слышавшие гласы ушами своими. Одни из них возбесновались и переходили умоповрежденными с места на место; другие приняли беса, преобразившегося в ангела светлого, прельстились и пребыли неисправленными даже до конца, не принимая совета ни от кого из братий; иные из них, подучаемые диаволом, убили сами себя; иные низверглись в пропасти; иные удавились» [2, с.156-157].

Игнатий Брянчанинов отмечает, что «большая часть подвижников Западной Церкви, провозглашаемых ею за величайших святых, — по отпадении ее от Восточной Церкви и по отступлении Святого Духа от нее – молились и достигали видений, разумеется, ложных, упомянутым способом. Эти мнимые святые были в ужаснейшей бесовской прелести. Поведение подвижников латинства, объятых прелестью, было всегда исступленное, по причине необыкновенного вещественного, страстного разгорячения. В таком состоянии находился Игнатий Лойола, учредитель иезуитского ордена. У него воображение было так разгорячено и изощрено, что, как сам он утверждал, ему стоило только захотеть и употребить некоторое напряжение, как являлись пред его взорами, по его желанию, ад или рай. Явление рая и ада совершалось не одним действием воображения человеческого; одно действие воображения человеческого недостаточно для этого: явление совершалось действием демонов, присоединявших свое обильное действие к недостаточному действию человеческому, совокуплявших действие с действием, пополнявших действие действием на основании свободного произволения человеческого, избравшего и усвоившего себе ложное направление» [2, с.166].

К сожалению, встречаются случаи этого вида прелести и среди православных. Так, Игнатий Брянчанинов лично наблюдал чиновника, жившего в Петербурге, занимавшегося усиленным молитвенным подвигом и пришедшего от него в необычайное состояние. Чиновник, по его словам, постоянно видел при молитве свет от икон, слышал благоухание, чувствовал во рту необыкновенную сладость и так далее. Обсуждая свое состояние с монахом, он задал ему следующий вопрос: «Когда от обильной сладости умножится у меня во рту слюна, то она начинает капать на пол: не грешно ли это?». А на уговоры монаха оставить употребляемый им неправильный способ молитвы, чиновник возражал: «Как отказаться мне от явной благодати!» [2, с.160-161]. Другой случай прелести Игнатий Брянчанинов наблюдал в Площанской пустыне Орловской епархии зимой 1828-1829 годов. «В то время жил там старец, находившийся в прелести. Он отсек себе кисть руки, полагая исполнить этим евангельскую заповедь, и рассказывал всякому, кому угодно было выслушать его, что отсеченная кисть руки соделалась святыми мощами, что она хранится и чествуется благолепно в Московском Симонове монастыре, что он, старец, находясь в Площанской пустыне, в пятистах верстах от Симонова, чувствует, когда симоновский архимандрит с братией прикладываются к руке. С старцем делалось содрогание, причем он начинал шипеть очень громко: он признавал это явление плодом молитвы; но зрителям оно представлялось извращением себя, достойным лишь сожаления и смеха. Дети, жившие в монастыре по сиротству, забавлялись этим явлением и копировали его перед глазами старца. Старец приходил в гнев, кидался то на одного, то на другого мальчика, трепал их за волоса. Никто из почтенных иноков обители не мог уверить прельщенного, что он находится в ложном состоянии, в душевном расстройстве. Точно: находящиеся в бесовской прелести возбуждают к себе сожаление как не принадлежащие себе и находящиеся, по уму и сердцу, в плену у лукавого, отверженного духа. Представляют они собой и смешное зрелище: посмеянию предаются они овладевшим ими лукавым духом, который привел их в состояние уничижения, обольстив тщеславием и высокоумием. Ни плена своего, ни странности поведения прельщенные не понимают, сколько бы ни были очевидными этот плен, эта странность поведения» [2, с.161-162].

Второй образ прелести в виде воздействий, по словам Григория Синаита, бывает таким: «начало свое имеет она в сладострастии, рождающемся от естественного похотения. От сласти сей рождается неудержимость несказанных нечистот. Распаляя все естество и омрачив ум сочетанием с мечтаемыми идолами, она приводит его в исступление опьянением от палительного действа своего и делает помешанным. В сем состоянии прельщенный берется пророчествовать, дает ложные предсказания, предъявляет, будто видит некоторых святых, и передает слова, будто ими ему сказанные, опьянен будучи неистовством страсти, изменившись нравом и по виду став как бесноватый» [II, т.5, с.214].

Святитель Игнатий Брянчанинов пишет, что «подобному бедствию подвергаются подвижники молитвы, извергшие из своего подвига покаяние, усиливающиеся возбуждать в сердце любовь к Богу, усиливающиеся ощущать наслаждение, восторг: они развивают свое падение, соделывают себя чуждыми Бога, вступают в общение с сатаной, заражаются ненавистью к Святому Духу. Этот род прелести – ужасен: он одинаково душепагубен, как и первый, но менее явен; он редко оканчивается сумасшествием и самоубийством, но растлевает решительно и ум и сердце. Одержимый этой прелестью мнит о себе, сочинил о себе «мнение», что он имеет многие добродетели и достоинства, — даже, что обилует дарами Святого Духа. Мнение составляется из ложных понятий и ложных ощущений; по этому свойству своему оно вполне принадлежит к области отца и представителя лжи – диавола. Молящийся, стремясь раскрыть в сердце ощущение нового человека и не имея на это никакой возможности, заменяет их ощущениями своего сочинения, поддельными, к которым не замедляет присоединиться действие падших духов. Признав неправильные ощущения, свои и бесовские, истинными и благодатными, он получает соответствующие ощущениям понятия. Ощущения эти, постоянно усвоиваясь сердцу и усиливаясь в нем, питают и умножают ложные понятия; естественно, что от такого неправильного подвига образуются самообольщение и бесовская прелесть – «мнение». Просто сказать: приписывающий себе духовные делания, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себе и потешающий себя «мнением», заграждает этим «мнением» вход в себя и духовным деланиям, и христианским добродетелям, и Божественной благодати – открывает широко вход греховной заразе и демонам. Уже нет никакой способности к духовному преуспеянию в зараженных «мнением»: они уничтожили эту способность, принесши на алтарь лжи самые начала деятельности человека и его спасения – понятие о истине. Необыкновенная напыщенность является в недугующих этой прелестью: они как бы упоены собой, своим состоянием самообольщения, видя в нем состояние благодатное. Они пропитаны, преисполнены высокоумием и гордостью, представляясь, впрочем, смиренными для многих, судящих по лицу» [2, с.169-171].

«Зараженные прелестью «мнения» встречаются очень часто. Всякий, не имеющий сокрушенного духа, признающий за собой какие бы то ни было достоинства и заслуги, всякий не держащийся неуклонно учения Православной Церкви, но рассуждающий о каком-либо догмате, или Предании произвольно, по своему усмотрению, или по учению инославному, находится в этой прелести. Степенью уклонения и упорства в уклонении определяется степень прелести» [2, с.171-172]. «Из этого рода прелести возникли пагубные ереси, расколы, безбожие, богохульство. Несчастнейшее видимое последствие его есть неправильная, зловредная для себя и для ближних деятельность – зло, несмотря на ясность его и обширность, малопримечаемое и малопонимаемое» [2, с.175-176]. В качестве примера такого зла Игнатий Брянчанинов указывает книгу Фомы Кемпийского «О подражании Христу», которой он дает такую характеристику: «книга эта написана из «мнения». В книге жительствует и из книги дышит помазание лукавого духа, льстящего читателям, упоевающего их отравой лжи, услажденной утонченными приправами из высокоумия, тщеславия и сладострастия. Книга ведет читателей свих прямо к общению с Богом, без предочищения покаянием, почему и возбуждает особенное сочувствие к себе в людях страстных, незнакомых с путем покаяния, не предохраненных от самообольщения и прелести, не наставленных правильному жительству учением святых отцов Православной Церкви. Книга производит сильное действие на кровь и нервы, возбуждает их и потому особенно нравится она людям, порабощенным чувственности: книгой можно наслаждаться, не отказываясь от грубых наслаждений чувственностью. Высокоумие, утонченное сладострастие и тщеславие выставляются книгой за действие благодати Божией» [2, с.176-177].

Результатом прелести «мнения», возбуждаемой в частности книгой Фомы Кемпийского, также может стать гибель человека. Так, Игнатий Брянчанинов сообщает, что «на Валаамском острове, в отдаленной пустынной хижине, жил схимонах Порфирий. Он занимался подвигом молитвы, высоко ценил книгу Фомы Кемпийского и руководствовался ею. Порфирий однажды вечером, в осеннее время, посетил старцев скита, от которого невдалеке была его пустыня. Когда от прощался с старцами, они предостерегали его, говоря: «Не вздумай пройти по льду: лед только что встал и очень тонок». Пустыня Порфирия отделялась от скита глубоким заливом Ладожского озера, который надо было обходить. Схимонах отвечал тихим голосом с наружной скромностью: «Я уже легок стал». Он ушел. Чрез короткое время услышался отчаянный крик. Скитские старцы встревожились, выбежали. Было темно; не скоро нашли место, на котором совершилось несчастье; не скоро нашли средства достать утопшего: вытащили тело, уже оставленное душой» [2, с.176].

Сравнивая между собой различные виды прелести, святитель Игнатий Брянчанинов приходит к выводу, что «все частные виды самообольщения и обольщения бесами относятся к двум вышесказанным главным видам и происходят или от неправильного действия ума, или от неправильного действия сердца» [2, с.180]. «Как неправильное действие умом вводит в самообольщение и прелесть, так точно вводит в них неправильное действие сердцем. Исполнены безрассудной гордости желание и стремление видеть духовные видения умом, не очищенным от страстей, не обновленным и не воссозданным десницей Святого Духа; исполнены такой же гордости и безрассудства желание и стремление сердца насладиться ощущениями святыми, духовными, божественными, когда оно еще вовсе неспособно для таких наслаждений. Как ум нечистый, желая видеть божественные видения и не имея возможности видеть их, сочиняет для себя видения из себя, ими обманывает себя и обольщает, так и сердце, усиливаясь вкусить божественную сладость и другие божественные ощущения и не находя их в себе, сочиняет их из себя, льстит себе, обольщает, обманывает, губит себя, входя в область лжи, в общение с бесами, подчиняясь их влиянию, порабощаясь их власти» [2, с.167].

Сходством механизмов формирования и действия объясняется тесная связь между этими двумя видами прелести. «Первого рода прелесть всегда соединена с прелестью второго рода, с «мнением». Сочиняющий обольстительные образы при посредстве естественной способности воображения, сочетающий при посредстве мечтательности эти образы в очаровательную картину, подчиняющий все существо свое обольстительному, могущественному влиянию этой живописи, непременно, по несчастной необходимости, мнит, что живопись эта производится действием Божественной благодати, что сердечные ощущения, возбуждаемые живописью, суть ощущения благодатные. Второго рода прелесть – собственно «мнение» — действует без сочинения обольстительных картин: она довольствуется сочинением поддельных благодатных ощущений и состояний, из которых рождается ложное, превратное понятие о всем вообще духовном подвиге. Находящийся в прелести «мнения» стяжавает ложное воззрение на все, окружающее его. Он обманут и внутри себя и извне. Мечтательность сильно действует в обольщенных «мнением», но действует исключительно в области отвлеченного. Она или вовсе не занимается, или занимается редко живописью в воображении рая, горних обителей и чертогов, небесного света и благоухания, Христа, ангелов и святых; она постоянно сочиняет мнимо духовные состояния, тесное дружество со Иисусом, внутреннюю беседу с Ним, таинственные откровения, гласы, наслаждения, зиждет на них ложное понятие о себе и о христианском подвиге, зиждет вообще ложный образ мыслей и ложное настроение сердца, приводит то в упоение собой, то в разгорячение и восторженность. Эти разнообразные ощущения являются от действия утонченных тщеславия и сладострастия: от этого действия кровь получает греховное, обольстительное движение, представляющееся благодатным наслаждением. Тщеславие же и сладострастие возбуждаются высокоумием, этим неразлучным спутником «мнения». Ужасная гордость, подобная гордости демонов, составляет господствующее качество усвоивших себе ту и другую прелесть. Обольщенных первым видом прелести гордость приводит в состояние явного умоисступления; в обольщенных вторым видом она, производя также умоповреждение, названное в Писании растлением ума, менее приметна, облекается в личину смирения, набожности, мудрости, — познается по горьким плодам своим. Зараженные «мнением» о достоинствах своих, особенно о святости своей, способны и готовы на все козни, на всякое лицемерство, лукавство и обман, на все злодеяния. Непримиримой враждой дышат они против служителей истины, с неистовой ненавистью устремляются на них, когда они не признают в прельщенных состояния, приписываемого им и выставляемого на позор слепотствующему миру «мнением»» [2, с.172-174].

3. Предотвращение прелести

Знание причин и механизма возникновения различных видов прелести позволяет своевременно выявить и предотвратить ее развитие. Первым признаком прелести служит сомнение. Как указал Григорий Синаит, «все приходящее в душу, чувственное ли то или духовное, коль скоро сомневается в нем сердце, не приемля его, не от Бога есть, но послано от врага. Что от Бога, то само собою приходит, тогда как ты и времени того не знаешь» [II, т.5, с.233-234]. Святитель Игнатий Брянчанинов развивает эту мысль: «прелесть, когда приступает к человеку, мыслию ли, или мечтанием, или тонким мнением, или каким явлением, зримым чувственными очами, или гласом из поднебесной, слышимым чувственными ушами, — приступает всегда не как неограниченная властительница, но как обольстительница, ищущая в человеке согласия, от согласия его приемлющая власть над ним. Всегда действие ее, внутри ли оно, или снаружи человека, есть действие извне: человек может отвергнуть его. Всегда встречается прелесть первоначально некоторым сомнением сердца; не сомневаются о ней те, которыми она решительно возобладала. Никогда не соединяет прелесть рассеченного грехом человека, не останавливает движения крови, не наставляет подвижника на покаяние, не умаляет его пред ним самим; напротив того возбуждает в нем мечтательность, приводит в движение кровь, приносит ему какое-то безвкусное, ядовитое наслаждение, тонко льстит ему, внушает самомнение, устанавливает в душе идол я» [3, с.319].

Поэтому Григорий Синаит советует: «никогда не принимай, если что увидишь чувственное или духовное, вне или внутри, хотя бы то был образ Христа, или Ангела, или святого какого, или бы свет мечтался и печатлелся в уме. Ум и сам по себе естественную имеет силу мечтать и может легко строить призрачные образы того, что вожделевает, у тех, кои не внимают сему опасно и таким образом сами себе причиняют вред. Также и память о добрых и худых вещах обыкновенно вдруг печатлеет в уме образы их, и вводит его в мечтание. Тогда испытывающий сие бывает уже мечтателем, а не безмолвником. Сего ради надлежит внимать сердечному действу, как незаблудному, все же прочее не принимать, до времени умирения от страстей. Бог не негодует на того, кто тщательно внимает себе, если он из опасения прельщения не приимет того, что от Него есть, без вопрошения и должного испытания, но паче похваляет его, как мудрого» [II, т.5, с.224].

Такое же наставление безмолвствующим дают Каллист и Игнатий Ксанфопулы: «безмолвствуя и желая один быть с единым Богом, никогда не принимай, если увидишь что-либо чувственное, или мысленное, внутрь тебя или вне, — лик Христа, или Ангела, или образ святого, или световое воображение, мечтаемое умом; но не верь сему с негодованием, хотя бы то и доброе что было, прежде, чем вопросишь кого из опытных: что есть дело самое полезное и Богу любезное, и благоприятное. Храни же ум свой всегда бесцветным, безóбразным, безвидным, бесформенным, бескачественным, бесколичественным, внимающим одним словам молитвы, в них поучающимся и о них размышляющим в сердечном внутрь движении» [II, т.5, с.388].

Апостол Павел предупреждал, что «сам сатана принимает вид ангела света» [2 Кор. 11.14], поэтому так важны для молящегося бдительность и осторожность. Но намного более важна правильная молитва, потому что «прелесть в большей или меньшей степени есть необходимое логичное последствие неправильного молитвенного подвига» [2, с.190]. «Основание молитвы – глубочайшее смирение. Молитва есть вопль и плач смирения. При недостатке смирения молитвенный подвиг делается удобопреклонным к самообольщению и к бесовской прелести» [2, с.232]. «Как гордость вообще причина прелести, так смирение – добродетель, прямо противоположная гордости, — служит верным предостережением и предохранением от прелести. Святой Иоанн Лествичник назвал смирение погублением страстей. Очевидно, что в том, в ком не действуют страсти, в ком обузданы страсти, не может действовать и прелесть: потому что прелесть есть страстное или пристрастное уклонение души ко лжи на основании гордости. При упражнении же молитвой Иисусовой и вообще молитвой, вполне и со всей верностью предохраняет вид смирения, называемый плачем. Плач есть сердечное чувство покаяния, спасительной печали о греховности и разнообразной, многочисленной немощи человека. Плач есть дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно, которое Бог не уничижит, то есть не продаст во власть и поругание демонам, как предается им сердце гордое, исполненное самомнения, самонадеянности, тщеславия. Плач есть та единственная жертва, которую Бог принимает от падшего человеческого духа до обновления человеческого духа Святым Божиим Духом» [2, с.150]. «Покаяние, сокрушение духа, плач – суть признаки, суть свидетельство правильности молитвенного подвига; отсутствие их – признак уклонения в ложное направление, признак самообольщения, прелести или бесплодия. То или другое, то есть прелесть или бесплодие, составляют неизбежное последствие неправильного упражнения молитвой, а неправильное упражнение молитвой неразлучно с самообольщением» [2, с.156].

Однако еще важнее для человека правильное мышление, здравомыслие. Ведь «источник самообольщения и бесовской прелести – ложная мысль» [2, с.153]. А «здравым может назваться только тот ум, который, помощью и действием Святого Духа, вполне и неуклонно последует учению Христову. Большее или меньшее уклонение от учения Христова обличает большую или меньшую болезненность ума, утратившего простоту, допустившего сложность. Полное уклонение ума от учения Христова есть смерть его» [2, с.436]. «Всякий, не держащийся неуклонно учения Православной церкви, но рассуждающий о каком-либо догмате, или Предании произвольно, по своему усмотрению, или по учению инославному, находится в прелести «мнения»» [2, с.171]. Потому что, как утверждает Григорий Синаит, «истинное Боговедение и неложное познание вещей составляет совершенное православное догматическое учение» [II, т.5, с.216]. «В догматах – Богословие, преподанное Самим Богом. В отвержении догматов – богохульство, называемое неверием; в искажении догматов – богохульство, называемое ересью. Когда ум, еще не очищенный покаянием, еще блуждающий в области и мраке падения, еще не просвещенный и не водимый Духом Святым, дерзнет сам собой, собственными болезненными силами, из мрака гордыни рассуждать о боге, тогда он непременно впадает в заблуждение. Такое заблуждение – богохульство. О Боге мы можем знать только то, что Он, по великому милосердию Своему, открыл нам» [2, с.422]. «Евангелие, как Откровение Бога, превысшего всякого постижения, недоступно для падшего разума человеческого. Необъятный разум Божий объемлется верой, потому что вера может принять все, и непостижимое для разума и противоречащее разуму» [2, с.419].

4. Религия и философия

Всем изложенным объясняется отношение представителей Православной Церкви к науке вообще и к философии в частности. «Предмет математики – вещество. Физика и химия вращаются в одном веществе, расширяют познания о употреблении его для временных, земных нужд человека и человеческого общества. Менее положительна, нежели упомянутые науки, философия, которой особенно гордится падший человек. Естественные науки непрестанно опираются на вещественный опыт, им доказывают верность принятых ими теорий, которые без этого доказательства не имеют места в науке. Философия лишена решительного средства к постоянному убеждению опытом. Множество различных систем, несогласных между собой, противоречащих одна другой, уже уличают человеческое любомудрие в неимении положительного знания Истины. Какой дан в философии простор произволу, мечтательности, вымыслам, велеречивому бреду, нетерпимым наукой точной, определенной! При всем том философия обыкновенно очень удовлетворена собой. С обманчивым светом ее входят в душу преизобильное самомнение, высокоумие, превозношение, тщеславие, презрение к ближним. Слепотствующий мир осыпает ее, как свою, похвалами и почестями. Довольствующийся познаниями, доставляемыми философией, не только не получает правильных понятий о Боге, о самом себе, о мире духовном; но, напротив того, заражается понятиями превратными, растлевающими ум, делающими его неспособным как зараженного и поврежденного ложью к общению с Истиной. Философия, будучи исчадием падения человеческого, льстит этому падению, маскирует его, хранит и питает. Она страшится учения Истины, как смертоносного приговора для себя. Состояние, в которое приводится философией дух наш, есть состояние самообольщения, душепогибели» [2, с.478-480].

Именно поэтому основное занятие философии – исследование судеб Божиих – «воспрещается Богом, как начинание, внушаемое слепотствующим высокоумием, как начинание, внушаемое ложным взглядом на предмет, как начинание, ведущее к неизбежному заблуждению, к богохульству, к душепогибели» [3, с.81]. Более того, «в оценке естественного богопознания Священное Предание Церкви является единственным достоверным критерием, поскольку оно есть не что иное, как опытно познанное и во всей глубине и точности раскрытое святыми Православной Церкви Благовестие Христово. Оно дает возможность суждения об истинности или ложности, добре или зле различных идей и концепций, возникающих на пути богоискания. Ибо естественное богопознание даже в своих высших точках достигало не более как познания лишь самых общих свойств Бога, лежащих, так сказать, на поверхности, и потому не могло дать человеку ни полноценного понимания Бога, ни познания истинного пути единения с Ним» [1, с.194].

Рассуждая о значении религии, науки и философии, Осипов делает вывод: «наука и мировоззрение – это два различных, несводимых друг к другу понятия» [1, с.136], «мировоззрение всегда предстает в виде или религии, или философии (но не науки)» [1, с.134], «каждая из наук, исключая смежные, имеет свою собственную область изучения и потому не может опровергать выводы других наук. Религия – это совершенно особая наука, наука Богопознания. Тем более она находится вне поля суждений каких-либо отдельных или всех вместе взятых естественных наук» [1, с.83].

Сравнивая далее религию и философию, Осипов указывает, что «обе они претендуют на правильное понимание бытия, то есть на знание истины» [1, с.75]. При этом поскольку «Бог есть не просто источник всякого бытия и сознания (смысла), но само Бытие и Сознание, то есть сама Истина» [1, с.166], предмет исследования религии и религиозной философии один и тот же. Отличие между ними Осипов видит в том, что «философия эту истину ищет средствами логики и понятий, религия же ее имеет, и познание ее человеком осуществляется не рассудочным, а опытным путем, соответствующей жизнью. Для философии инструментом познания истины является логически верная, непротиворечивая система мысли. И сама истина есть результат работы мысли. Для религии же подобная система – не более как одно из возможных, но не обязательных следствий рациональной работы (научное богословие) по осмыслению уже данных в Откровении истин-догматов. И принятие этих истин (вера в них) является лишь необходимой предпосылкой для познания Бога, но не самим знанием. Поэтому, образно выражаясь, философия есть только мысль об истине, религия же есть созерцание и жизнь в ней – в этом самое принципиальное их различие» [1, с.74-75]. Поэтому «приобщение ко Христу в Церкви как Теле Его и достижение в Его богочеловечности полноты богообщения есть единственная возможность познания Истины человеком» [1, с.167].

Наконец, просто и ясно сказал о философии апостол Павел: «мудрость мира сего есть безумие пред Богом; и еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны» [1 Кор. 3.19-20]. Более того, «помышления плотские суть смерть: потому что плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут» [Рим. 8.6-7]. Поэтому «желающий получить небесную премудрость, должен оставить свою собственную, земную, как бы она велика ни была, отречься от нее» [2, с.37], то есть, как образно описал апостол Павел, «если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым» [1 Кор. 3.18]. «Истинная философия совмещается во едином учении Христовом. Христос – Божия Премудрость. Кто ищет премудрости вне Христа, тот отрицается от Христа, отвергает премудрость, обретает и усваивает себе лжеименный разум, достояние духов отверженных» [2, с.480-481]. Потому что Сам Христос сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня» [Ин. 14.6].

Список источников:

• Библия.
• Добротолюбие. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993.
• Осипов А.И. Путь разума в поисках истины (Основное богословие). – М.: Даниловский благовестник, 1997.
• Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты В 2-х т. ТI. – Мн.: Лучи Софии, 2001.
• Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты В 2-х т. Т II. – М.: Издательство «Правило веры», 1993.